Тысячами лет гурхарадские горцы жили под сенью белых вершин, тысячами лет они селились в пещерах или близ них, тысячами лет они охраняли перевалы и прочесывали леса. Но главное, что делали горцы для себя и вообще всего мира, – это защищали равнины от опасности свыше. Они охотились на зиму.

О происшествии были разосланы сигналы в ближайшие ставки следопытов, пока передовые разведывательные своры гнали собак наверх по стремительно заметаемым склонам. Зима вновь решила спуститься с гор посреди лета, и гурхарадцы должны были этому помешать.

Обелиск пел все громче, а вслед за ним начинали запевать ближайшие от первого пробудившегося. Так древние артефакты, установленные умельцами Веларсии, обозначали участок цепи, на котором образовалась угроза. Маги из разных лагерей, единственные люди, способные слышать этот сигнал, сходились во мнении, что у горцев в запасе было еще как минимум сорок часов. Совсем мало.

Была разбита временная стоянка на одном из горных карнизов, и в маленьком шатре старшие офицеры выбрали долину Кенгоратог, одну из тех ценных наклонных долин, что заканчивались очень ценными глубокими пропастями. По ним с гор часто прокатывались лавины, но гурхарадские следопыты очень тщательно подбирали подобные места и следили за тем, чтобы природа не слишком меняла их с годами. Кенгоратог был ближе всего к пробудившемуся обелиску.

Холод крепчал, ветра несли с гор снежную пелену.

Охотники начали делиться на своры. Самые маленькие – дозорные, самые крупные – ведущие, и последние, но не по значению, – загонщики. Дозорные первыми заметят и предупредят, ведущие проводят с вершин к нужному месту, а там загонщики загонят зиму в ловушку. Все три роли смертельно опасны, но гурхарадцы исполняли их испокон века, почитая за великую честь рисковать ради других. Если они не справятся, зима пойдет дальше, вниз, разорять селения, убивать людей, пока не спустится на равнины и не начнет опустошать беззащитные жилища веларсийцев.

Эшке доверили возглавить одну из трех свор загонщиков, которые спустились в выбранную долину и там стали готовиться.

Древний обычай предписывал накормить псов, но не досыта, а так, чтобы поддержать их силы, не утяжеляя пищей сверх меры. Также псы должны были выпить теплой воды, ни в коем случае не холодной, и опять же не так много, чтобы она не помешала им бежать. До самого начала животным позволялось отдыхать, но один раз за то время, за которое солнце смещается по небосводу на толщину трех пальцев, их следовало поднимать и играть с ними для поддержания мышц в готовности. Остальное время всадники проводили в относительной тишине, глядя на то, как падает снег, и прислушиваясь к едва различимому шипению, которое раздавалось при этом. Их ожидание было мучительным, так что, когда в горах стал раздаваться трубный глас и птицы стаями взмывали ввысь, это даже принесло облегчение.

– Ждать! Он еще далеко!

Рев приближался, и горы подрагивали все более ощутимо, собаки навострили уши и уставились наверх, взволнованно то вскакивая, то приседая, их хвосты не шевелились, из пастей доносились неуверенные возгласы, и наконец животные в едином порыве завыли. Им было страшно, но, как и их всадники, они готовы были исполнить долг, полученный в наследство от предков.

– По седлам! – закричала Эшке. – Скорее, выпейте огненной! Он идет!

Из-за стволов вековых елей в долину ворвалась свора собак, которые немедля бросились врассыпную, пока одна-единственная продолжала бежать прямо с вывалившимся набок языком. Всадник качался в седле, его лицо было разодрано ветвями в кровь, мундиру тоже досталось, но горец сохранял равновесие и ясность мышления.

– Мы исполнили свой долг, – сказал он, подскакивая к Эшке, – теперь ваш черед исполнить свой. Победы вам!

Теперь были только они, загонщики, и он – ревущий за деревьями, чья поступь стряхивала с ветвей снег и до смерти пугала все живое округ. И гурхарадцы поскакали навстречу беде, откидывая на собачьи крупы мундиры, чтобы остаться нагими по пояс и дабы лучше была видна на фоне снега раскрашенная кожа. Они начинали вращать шумовые пращи, извлекая громкое и раздражающее жужжание, а еще горцы кричали, и улюлюкали, и завывали, позволяя своим скакунам лаять и рычать, чтобы, когда беда спустилась наконец в долину, она не смогла бы обойти их вниманием.

Так и случилось.

Повалив с треском несколько деревьев, в Кенгоратог ступила самая зима, как она есть: огромная, покрытая сосульками белого меха, с рогами, росшими из башки, широкой синегубой пастью и глазами белыми, как молоко. Зима медленно сжимала и разжимала когтистые пальцы, принюхиваясь своим вислым пурпурным носом; дневной свет слепил, но нюх у великана был отменным.

В первый момент пугались даже самые отчаянные храбрецы: встреча со смертью в горах была делом обыденным, но когда сама зима являла свой злобный облик… А потом они вновь завывали, и кричали, и вращали шумовыми пращами, глядя на великана снизу-вверх, а иные, самые сильные мужчины, хватали дротики и метали, целясь в уродливый нос. Они хотели разозлить его, и они этого добились.

Гурхарадцы бросились вниз по пологому склону долины, когда разъяренный великан уже набирал в пасть воздух, а взревев, он исторг из себя такой хлад, что пот на спинах людей превратился в ледяную корку. Не будь они столь разгорячены своей храбростью – околели бы там же.

Зима бросилась в погоню. Почти слепая, но голодная и злобная, она шла, оставляя в снегу глубокие котлованы, пытаясь схватить мельтешивших внизу юрких букашек, растоптать, погасить их тепло. Всадники играли в салки со смертью, причем стараясь не отбегать от нее далеко, не убивая интереса. Они шумели изо всех сил, словно безумные вращая пращи и скользя меж мохнатых колонн, спасаясь от спускавшихся сверху когтей в последний миг… или не спасаясь. Зима всегда несла смерть, неуязвимая для магов, голодная, злая, она неуклюже неслась вперед, нет-нет да и наступая на какого-нибудь невезучего человечка или же, если очень везло, успевая сцапать добычу огромной пятерней и отправить в полную зубов пасть. От удара такой лапы погиб пес агцара Руота Рарог.

Приближалась развязка, край, за которым пугающе разверзалась вольная пустота пропасти. Всадники должны были довести зиму до самого конца, не позволяя ему заметить. Великан хоть и был близорук, хоть и глупее самого глупого пса, понимания в нем хватало, чтобы не прыгать в пропасти по своей воле. Если же он заметит, то всем им настанет бесславный и бесполезный конец.

– Близко! – закричала Эшке, понимая, что ей не под силу перекрыть шум, издаваемый загонщиками. – Близко! Близко! Край!!!

В последнее мгновение псы ринулись в стороны, да так резво, что их лапы мелькнули над самым краем пропасти. Великан, увлеченный погоней, толкаемый инерцией и ничего вокруг себя не замечающий, ухнул в пустоту, увлекая за собой искристый шлейф снега. Эхо предсмертного вопля заметалось в горных долинах и оборвалось далеко-далеко внизу.

Гарнизон луны Ке́гас был поднят по тревоге, и миллионы солдат покинули казармы, чтобы занять укрепленные оборонительные позиции. Бесчисленные дивизии замерли, ожидая приказов от своих генералов; в искусственной атмосфере луны парили сотни тысяч истребителей, столько же танков замерли на земле; плазменная артиллерия направила стволы орудий в сторону самого важного места на Кегасе – межмировых врат.